* * *

VITALIY YUKHIMENKO
TRANSLATED BY KATE SHYLO

I found out that I’m a fag
from the binding of “Health” magazine,
aged fourteen.
“Health” magazine was printed on paper
made of the tree of knowledge.
I walked on rocks, left behind the garden of Eden,
wrapped myself in the bloody skin of a baby lamb.
I walked to my chaise-longue by a big pile of shit
to please big shots.
One of the articles gave examples of
how Soviet citizens became
homosexuals.
It spoke of me:
came from a large family, raised by his mother,
grew up without a father, amongst sisters, aunts and grandmothers,
played with dolls and girls,
unusually flexible, vulnerable and impressionable,
had long hair, tried on mother’s clothing,
felt different – from then on, life only went downhill.
Suddenly, I realised that I don’t look at boys
because I want to be like them:
powerful, brave and well-built
but because I want to get into their pants.
The powerful, brave and well-built.
And that was horrible, it was repulsive.
While Andrei Chikatilo was piercing his victims’ eyes.
while Albert Fish feasted on children,
while Ed Gein sewed clothing out of human skin,
and while crazy Vasek banged the goat,
I stood there staring at my class mates.
My curiosity tricked me:
put a rabbit in a bowler hat– pulled out a toad
over which it’s foolish to cry into the pillow.
And so I became a pervert,
and the garden of Eden is not a place for someone like me,
nor is a society of civilised people.

Yet nothing turned out right for them nor for us.
Behind every love story there were now
genital lips
that whispered between the lines and
male thingamajigs that dangled around,
and they controlled their heroes worse
than witty storytellers.
Romeo, Werther and Petrarch
bent over carved up carcass of love
with huge meat cleavers in their hands.
They shared the best chunks of meat,
stood over the carcass with bulging cocks.
And by the homely fireplace, Julietta, poor Lisa and Anna Karenina waited for them
as their cunts sung lullabies over the flames.
Before I became a pervert, I was
an exemplary boy.
Went to Sunday school, won trophies
at Olympiads,
obediently prayed to God before bed, asking him to protect my family and to give me good marks.
Yes, I went to Sunday school,
where we sung about love, the saviour and lord’s kingdom, pantomiming every song.
For example: if you put your hands together above your head,
you make a little house.
But how do you portray a little house with the trembling hands of a pervert?
How do you sing about love to a saviour who despises you?
As soon as it started to smell foully.
he was the first one to turn his back on me,
pointed his meaty finger at the spot by the pile of shit.
That’s because I didn’t turn out quite well,
a defective Cheburashka.
Yet why do you create these freaks, you, master-hands-in-your-ass?
Later, I started to notice his other imperfections:
pride, egocentrism, pursuit,
categorisation.
That was later, a little later. At first,
I also seemed disgusting to myself.
And I stared at my classmates, wishing
to get into their pants.
When you’re a pervert, there’s nothing left for you to lose.
Even when others have nothing yet to suspect.
I walked on rocks to the chaise-longue by the pile of shit,
wrapped in the bloody skin of my classmates,
and I was scared to look into my mother’s eyes.
Basically, for some time, I simply hated myself,
but then, I saw on TV, other fags.
In the 90s they didn’t look particularly happy,
as they defended and justified themselves,
and this was bearable, tolerable,
it was nothing.
And so I understood, that you can live with this.
The light that pierced through my eyes started to slowly fade away, colours faded too,
lovers hid their knives and started darning carcasses –
the only remnants were bulging organs.
I also found out about Rimbaud, Wilde and
Tchaikovsky.
Got back into reciting poetry.
The binding of “Health” magazine covered in dust alongside “The Woman Worker” and “Country Woman” magazines.
When I turned sixteen, I fell in love for the very first time.
My heart quickly swelled and exploded into a
magnificent flower,
that buried beneath itself all the knives and genital organs.
That’s when life started to improve.

Я узнал, что я пидор,
из подшивки журнала «Здоровье»,
когда мне было четырнадцать.
Журнал «Здоровье» печатали на бумаге,
сделанной из дерева познания.
Я шёл по камням, покидая небесный сад,
кутаясь в окровавленную шкуру ягнёнка.
Шёл к своему лежаку у параши
ублажать паханов.
В статье описывалось несколько примеров,
как советские граждане становились
гомосексуалистами.
Там было и про меня:
выходец из многодетной семьи, воспитывался матерью,
рос без отца, среди сестёр, тёть и бабушек,
играл в куклы, дружил с девочками,
отличался гибкостью, был раним и впечатлителен,
носил длинные волосы, примерял мамины вещи,
чувствовал себя другим — жизнь пошла под откос.
Я вдруг ясно осознал, что смотрю на мальчиков
не потому, что хочу быть, как и они,
сильным, смелым и хорошо сложенным,
а потому, что к ним, сильным, смелым и хорошо сложенным,
хочу забраться в штаны.
И это было ужасно, это было отвратительно.
Пока Андрей Чикатило выкалывал своим жертвам глаза,
пока Альберт Фиш ел детей,
пока Эд Гейн шил костюм из человеческой кожи,
пока полоумный Васёк натягивал в посадке козу,
я стоял рядом и пялился на своих одноклассников.
Моё любопытство проделало со мной нехитрый фокус:
опускаем в котелок кролика — вытаскиваем жабу,
над которой глупо реветь в подушку.
Так я стал извращенцем,
а подобным в Эдемском саду не место,
и даже — в обществе нормальных людей.
Хотя с ними и самими оказалось не всё в порядке.
За каждой любовной историей теперь проступали детородные органы,
между строк шептали половые губы и болтались мужские причиндалы,
и они управляли своими героями похлеще
красноречивых рассказчиков.
Ромео, Вертер и Петрарка
с огромными мясницкими ножами в руках
склонились над тушей любви разделанной.
Они делили лучшие куски мяса,
над тушей стоя с выпяченными хуями.
А у домашнего очага их дожидались
Джульетта, бедная Лиза и Анна Каренина,
над огнём распевая своими вагинами
колыбельные.
До того, как стать извращенцем, я был примерным мальчиком.
Ходил в воскресную школу, побеждал на олимпиадах,
исправно перед сном просил у бога
здоровья родным и хороших оценок.
Да, я ходил в воскресную школу,
где мы пели о любви спасителя и отчем доме,
сопровождая песенки пантомимой:
например, если, касаясь пальцами, соединить руки над головой,
то получится домик.
Но как изображать домик дрожащими руками извращенца?
Как петь о любви презирающему тебя спасителю?
Как только запахло жареным,
он первым от меня отвернулся,
указав мясистым перстом на место у параши.
Потому что я не совсем получился, бракованный чебурашка.
Но зачем же ты делаешь этих уродцев, мастер-руки-из-жопы?!
Позже я стал замечать за ним и другие недостатки:
гордыню, эгоцентризм, честолюбие, категоричность.
Но это было позже, немного позже, а сначала
я тоже показался себе омерзительным.
И пялился на одноклассников, желая забраться к ним в штаны.
Когда ты извращенец, то тебе уже нечего терять.
Даже если другие об этом пока ещё и не подозревают.
Я шёл по камням к лежаку у параши,
кутаясь в окровавленную кожу одноклассников,
и боялся посмотреть в глаза своей матери.
В общем, некоторое время я себя ненавидел,
потом я увидел по телевизору других гомосеков,
в 90-х они не выглядели особенно радостно,
защищались, оправдывались,
но это было терпимо, это было сносно,
это было ничего.
И я понял, что с этим можно жить.
Режущий глаза свет начал угасать,
цвета тускнели,
влюблённые попрятали ножи и взялись штопать тушу —
остались только выпяченные органы.
Ещё я узнал про Рембо, Уайльда и Чайковского.
Снова полюбил читать стихи.
Подшивка «Здоровья» пылилась
между «Работницей» и «Крестьянкой».
А когда мне исполнилось шестнадцать, я впервые влюбился.
Моё сердце быстро набухало и взорвалось прекрасным цветком,
схоронившим под собой все ножи и детородные органы.И жизнь стала налаживаться.

Vitaliy Yukhimenko was born in 1981 in Kiev. He graduated from the philological faculty of the Taras Shevchenko National University of Kyiv, and has worked in print and electronic media with a focus on Ukrainian LGBTQ issues. His poetry was published in Ukrainian and Russian journals–in Russian ones before the start of Russia's aggression against Ukraine. He currently lives in Kiev and is engaged in the cultivation of indoor plants.

Kate Shylo (founding editor) is a Crimean writer, photographer and translator. She obtained a Bachelor degree in English Literature from Kingston University London in 2018 and a Masters degree in Comparative and Cultural Analysis at the University of Amsterdam in 2019. Her work has appeared in The Collidescope and Dimeshow Review. A nomad at heart, Kate has been travelling around the world gathering stories. She is currently an MFA candidate at Naropa University’s Jack Kerouac School.